Как изучать портреты по одежке // The Art Newspaper Russia (№61, 2018)

Новая книга Раисы Кирсановой учит читать старинные портреты и рисовать литературных героев по описаниям. Мужские и женские одеяния на полотнах XVIII–XIX столетий преподнесены здесь как совокупность важных маркеров для разных чинов и сословий.

Его работы есть во всех музеях мира, его изображения многочисленны и часто встречаются на портретах разных эпох и стилей. Неизвестный художник, «портрет неизвестного» — загадка, над которой бьются в музеях искусствоведы. Безымянные свидетели эпохи, портреты рассказывают о времени и о себе при помощи деталей: формы воротника, направления веера, застежки на брюках или покроя платья. Новая книга Раисы Кирсановой, доктора искусствознания и известного исследователя костюма, посвящена атрибуции русских портретов второй половины XVIII — первой половины XIX века по деталям одежды, прическам и аксессуарам. 

Книга «Портрет неизвестной в синем платье»... Кстати, а почему именно в синем? Странная закономерность — около трети неизвестных обоего пола носят синие одежды — подтолкнула к исследованию и обернулась в итоге хронологическим и культурным маркером. Но об этом подробно в отдельной главе.

Так вот, «Портрет неизвестной в синем платье» отнюдь не первое исследование Раисы Кирсановой в области костюма, но, пожалуй, самое полное и к тому же богато иллюстрированное. Увесистый том разделен на две части. Половину занимает подробнейший словарь понятий и названий — бесценный помощник при чтении литературы и мемуаров XVIII–XIX веков. Ушедшие в прошлое ткани, фасоны и предметы гардероба — от более или менее понятных аксельбантов до загадочных мурмолки, козыря и пудроманта — обретают реальные черты. Вторая половина рассказывает об эволюции деталей костюма: что значил цвет, как выбирали головной убор, как изменялись прически, служившие «не только неизменной рамкой для головы, но и наиболее удобным средством продемонстрировать другим свою сущность», и что происходило с мужским и женским платьем. 

Несмотря на академичность поставленной задачи (заполнить пробелы в атрибуции по костюмам), книга — кладезь любопытнейших бытовых деталей. Взять, например, сходство цвета волос на большинстве портретов первой трети XIX века. Спойлер: почти все герои того времени — брюнеты или брюнетки, и даже Пушкин у Тропинина и Кипренского получился темнее, чем известно по описаниям современников и сохранившемуся локону. А виной всему романтизм, принесший увлечение Востоком, и темный цвет волос — способ польстить модели. Или вот еще причуда рубежа 1820–1830-х годов: в моду вошли прически с «пастижами» — накладными прядями, крепившимися к дамским шляпкам, так что снимать и надевать их приходилось без свидетелей. Заставляет иначе смотреть на портреты Брюллова (в том числе на знаменитую «Всадницу») и Соколова.

Одно из главных правил при изучении костюма — учитывать контекст. После Великой французской революции все, что приходило с берегов Сены, включая костюм, многими европейскими монархами воспринималось как угроза. Французскую моду не одобряла Екатерина II и строго запрещал Павел I. Причем, в отличие от матушки, он не просто серчал, но мог отправить в ссылку, лишить дворянства и состояния. Обязательным для мужчин в недолгое его правление было пудрить волосы на прусский манер. Художница Элизабет Виже-Лебрен, бежавшая от парижских ужасов в Петербург, при портретировании просила героев этого не делать. Но страх по пути на сеанс встретить императора был сильнее. Так что комочки пудры на плечах голубого кафтана князя Куракина и на красном воротнике князя Барятинского — не просто точность изображения, а знак эпохи.

Не менее важным оказывается и знание особенностей производства. Например, при изготовлении цилиндров, особенно популярных в XIX веке, чтобы сохранить форму и уберечь их от влаги, использовалась ртуть. Под ее воздействием шляпники теряли память и ориентацию в пространстве, и в английском языке даже появились название болезни «безумный шляпник» (mad hatter disease) и поговорка «безумен, как шляпник» (mad as a hatter). Так что герой «Алисы в Стране чудес» не выдумка. 

Кстати, о болезнях и страданиях, связанных с одеждой. У записных модников их было немало. Вкус к античности, легким тканям и воздушным платьям, появившийся не без помощи Виже-Лебрен, в нашем холодном климате в прямом смысле слова загонял барышень в могилу. Случалось, что девушки умирали сразу после бала. Герцен гневно писал о том, что «барыни гибнут тысячами, как осенние мухи; а наблюдательный Париж по числе безвременных могил определяет количество первоклассных дур в России». Мучились и мужчины. Принятые в военной форме лосины вроде тех, в которых изображен Евграф Давыдов у Кипренского, шились из тонко выделанной кожи. Для лучшего облегания они надевались влажными, но, высыхая, причиняли серьезные телесные повреждения.

Мода глубоко проникала в жизнь и меняла даже казавшиеся незыблемыми церковные каноны. Так, высокие прически, к 1770-м годам доходившие до метра, не давали при венчании возложить на голову венец, хотя его падение считалось плохим предзнаменованием. Церковь не только не запретила модные «куафюры», но и пошла на уступки, изменив венчальный обряд.

Из всего этого может сложиться впечатление, что одного костюма достаточно для датировки любого портрета. Однако это не так. Все та же Виже-Лебрен имела обыкновение писать своих героинь в сочиненных ею нарядах. А многие дамы до старости одевались по моде своей молодости. Как и сейчас, одежда сильно зависела от личных вкусов, да и художники норовили изменить то цвет, то фасон ради совершенства композиции и цветовой гармонии.

Изучение истории костюма оказывается той ниточкой, которая тянет за собой множество подробностей быта, традиций, сословных и социальных перемен, что удачно выразил Дмитрий Благово, издавший в конце XIX века рассказы своей бабушки Елизаветы Петровны Яньковой о жизни московского дворянства: «Все те мелочные подробности ежедневной нашей жизни, которыми мы пренебрегаем в настоящее время, считая их излишними и утомительными, становятся драгоценными по прошествии столетия, потому что живо рисуют перед нами нравы, обычаи, привычки давно исчезнувшего поколения и жизнь, имевшую совершенно другой склад, чем наша».  

Оригинал статьи