Воспоминания о командовании полком бывшего командира полка

Фрагменты из готовящейся книги «Воспоминания о командовании полком бывшего командира полка. 1909–1912»
Ф.П. Рерберга, 

Второй том мемуаров Ф. П. Рерберга о периоде командования им Перновским гренадерским полком полон интересных зарисовок о жизни царской армии, о взаимоотношениях начальников и подчиненных, офицеров и рядовых. Предлагаем Вашему вниманию несколько таких картин.

«... старший адъютант штаба корпуса Декаполитов, пользовавшийся какой-то протекцией госпожи Вульферт, урожденной Шереметьевой {ошибка автора: Шереметьевской; любовница, затем морганатическая супруга вел. кн. Михаила Александровича – брата Николая II}, совершил крупную растрату, тысяч в 16, и чтобы ее покрыть, приказал по телефону от имени командира корпуса во все полки гарнизона о немедленном предоставлении в штаб корпуса по тысяче рублей, и все полки попались и исполнили это приказание. Штабс-капитан Декаполитов уже арестован и следствие назначено».

    * * * *

«... подполковник князь Масальский, как моей аттестацией, так и аттестационным совещанием, был признан «хорошим и пригодным к оставлению в занимаемой должности». Прошло несколько времени, месяца четыре. Получилось распоряжение, что старшие штаб-офицеры в полках утверждаются командиром корпуса, о чем и объявляется в приказе по корпусу, и вскоре получили таковой. ... во вверенном мне полку старшими штаб-офицерами были назначены полковник Кабанов и подполковник князь Масальский  ... Приказ этот был незаконный и противоречащий высочайше утвержденным правилам, согласно которым старшими штаб-офицерами могли быть назначены только такие штаб-офицеры, которые два года подряд представлялись достойными выдвижения на должность начальника отдельной части. Этим условиям князь Масальский не удовлетворял, ибо он ни разу еще не был представлен в кандидаты...

Дня через три начальник дивизии вызвал меня к себе на квартиру. Принял меня в высшей степени любезно. Усадил, предложил курить (сам он не курил), и, взяв с меня слово молчания, рассказал мне, каким образом генерал Экк [командир Гренадерского корпуса] оборудовал назначение Масальского, который не подходил и не подходит к этому назначению. Он потребовал секретные дела по аттестациям за два года, и в графе «Резолюция начальника, утверждающего аттестацию», в тех местах, где о князе был сказано: «Хороший, подлежит оставлению в занимаемой должности» — подпись эту вычистил и собственноручно написал: «Отличный, достоин выдвижения на должность командира отдельной части», — и подписал «Генерал Экк». Таким образом, благодаря этой передержке, чтобы не сказать подлогу, князь Масальский сделался достойным назначения на должность старшего штаб-офицера!

— Там всем бабы орудуют, — добавил начальник дивизии, — ведь супруга генерала Экка состоит председательницей какого-то благотворительного общества, а ваша княгиня Масальская у нее в помощницах, постоянно бывает с ней, и командиру корпуса известно все, что делается у вас в полку… но с точки зрения княгини Масальской, а не вашей. Вот вам разгадка».

* * * *

«Похороны нижних чинов были обставлены крайне бессердечно. Военный госпиталь расположен на другом конце города, в Лефортове, верстах в десяти. Военное кладбище еще дальше — в верстах в двенадцати. Уход в иной мир каждого нашего солдата мало был заметен. Порядок составления полка «навеки» отмечался лишь несколькими бездушными строками приказа по полку: «исключить с провиантского и приварочного довольствия гренадера такой-то роты, имя и фамилия, отправленного на лечение в Московский военный госпиталь»… Недели через три в таком же приказе читается: «Для отдания воинских почестей телу скончавшегося того-то числа в Московском военном госпитале гренадера такого-то, нарядить от такой-то роты отделение в 6 рядов под командой отделенного начальника при барабанщике. Наряду прибыть к часовне военного госпиталя завтра, к 8 часам утра. Для наблюдения за похоронами наряжается подпоручик такой-то. Для опускания тела в могилу и его закапывания назначить от такой-то роты 6 гренадер с лопатами, которым следовать вместе с нарядом…». Еще недели через две: «Такой-то роты гренадер, имя рек, умер в Московском военном госпитале от брюшного тифа такого-то числа, исключается из списков полка». Справка: «Сношение госпиталя № такой-то» — вот и выбыл бравый гренадер, увезли его в госпиталь, там он умер, там чужие люди его вскрыли, выпотрошили, зашили, положили в выкрашенный вохрой гроб и закопали где-то за городом!»

* * * *

«В распоряжении генерала Плеве {командующий Московским военным округом} состоял Генерального штаба генерал-майор Безладнов, верный раб Плеве, донской казак, крайне грубый и с большими тайнополицейскими способностями и ухватками. Сей генерал Безладнов и был прислан внезапно в мой полк, поймать нас «на месте преступления». <...> Явившись в полк, генерал Безладнов не счел долгом оказать мне вежливость, и, явившись ко мне, заявить, что он прислан в полк для такого-то и такого-то расследования, и, конечно, кроме содействия с моей стороны к выяснению преступления, если бы таковое было, он ничего бы не встретил, но, когда он принял систему шпионскую ловления меня, как какого-то жулика, то я сейчас же возмутился, надел шашку и поспешил в 14-ю роту. Я застал генерала Безладнова в ротном помещении с какой-то бумагой в руках. Люди стояли навытяжку по стенам, удаленные от ружейных пирамид, у которых стоял лишь один ефрейтор-инструктор, выискивающий в пирамидах винтовки по тем номерам, которые ему диктовал из своей бумажки Безладнов. Около Безладнова стоял исполняющий должность фельдфебеля подпрапорщик. Ни офицеров, ни фельдфебеля в роте не было, ибо время было «неприсутственное». Когда я вошел в роту, то Безладнов громким голосом кричал на ефрейтора, ругал его оскорбительными словами, ефрейтор дрожал, держа руку у фуражки, сбился с толку и совершенно растерялся. Подпрапорщик попытался что-то доложить генералу Безладнову, но он накричал тотчас на подпрапорщика, сказав ему «ты». В эту минуту я подошел.

– Здравия желаю, ваше превосходительство, – окликнул я его сзади, – что угодно вашему превосходительству и чем могу вам служить?

Безладнов повернулся, холодно поздоровался и начал кричать на ефрейтора, не стесняясь моим присутствием, назвав его «дурак, болван, осел»…Я сразу озлился:

— Ваше превосходительство, – держа руку под козырек и стоя перед ним навытяжку, громко прервал я его ругательства, – позвольте вам доложить, что согласно высочайше утвержденных штатов во вверенном мне полку имеются гренадеры, ефрейторы, унтер-офицеры, а ни ослов, ни болванов не имеется. Вы изволите ошибаться, перед вами стоит ефрейтор вверенного мне полка, а не дурак и не болван!

Безладнов сразу было опешил! Потом пришел в себя и строго спросил меня:

— Полковник, что это значит? Вы, кажется, мне вздумали делать замечания?

– «Боже сохрани, ваше превосходительство, разве я смел Вам делать замечания, я только счел долгом доложить вашему превосходительству справку для сведения…

Безладнов озлился и начал кричать на подпрапорщика:

— А тебе, что я приказал, почему ты мне не…

– Ваше превосходительство, – снова перебил я Безладнова, – вы изволите ошибаться, перед вами стоит подпрапорщик.

– Так что же, что подпрапорщик? Я, полковник, не слепой и вижу, что стоит подпрапорщик!!!

– Виноват, ваше превосходительство, а я полагал, что вы не изволили сего заметить, ибо на основании высочайше утвержденного устава подпрапорщикам полагается говорить «вы», а вы изволили ему говорить «ты»!

Все лицо Безладнова перекосилось от злобы.

— Полковник, сам знаю, что мне надо делать! – крикнул Безладнов и быстрыми шагами стал уходить из роты.

Я последовал за ним. Он посмотрел в бумажку и приказал себя вести во 2-ю роту. Во 2-й роте его встретил дежурный по роте, прекраснейший унтер-офицер Антон Василевский. Безладнов, который был уже сильно накален, с места начал кричать на Василевского. Я сейчас же доложил генералу, чтобы его превосходительство не утруждал себя и не беспокоил свой голос, так как мне хорошо известно, что стоящий перед ним унтер-офицер глухой! Большей степени изводки трудно себе представить. Безладнов настолько потерял моральное равновесие, что тотчас покинул 2-ю роту, и, таким образом, ровно ничего он в этих ротах не выяснил.

<...>

В этом же духе камуфлет вышел у меня с командиром 2-й бригады нашей дивизии генерал-майором Фришем. Я его совершенно не знал, слыхал только, что он очень груб, большой ругатель и любитель нецензурной брани. Вскоре после получения полка получил я приказание представить полк на «инспекторский» опрос командиру бригады, генералу Фришу. Я насторожился. Полк встретил своего командира бригады, как полагалось. В собрании были приготовлены водки и закуски. Настроение было весьма благодушное и гостеприимное… но сразу все переменилось: идя по фронту, генерал Фриш, делая замечания, два раза употребил в виде острот нецензурные сравнения, я закипел, но еще сдерживался. Левее 2-го батальона стояла во взводной колонне команда вольноопределяющихся. Надо сказать правду, что потакаемая искавшим популярности поручиком Бо и подполковником Шебурановым, команда сия была несколько распущена, и я еще не успел за нее взяться, и распущенность эта выразилась в том, что фельдфебель команды, старший унтер-офицер из вольноопределяющихся, вышел в строй не в казенном, а в собственном лакированном ремне. Увидев это, Фриш сразу закипел.

– А это что за команда? – спросил он.

– Команда вольноопределяющихся, – доложил я.

– Команда «вольношляющихся»… убрать к черту такую команду, не желаю даже смотреть даже на подобную команду. Убрать в казармы.

Я озлился. Вытянулся и спросил:

— Ваше превосходительство, позвольте же по этому поводу доложить!

– Ну, докладывайте! Что же Вы там доложите?

– Ваше превосходительство, позвольте Вам доложить, – громко говорил я, – согласно высочайше утвержденных штатов во вверенном мне полку команды «вольношляющихся» не имеется, вы изволили ошибаться. Это команда вольноопределяющихся, а не «вольношляющихся».

Затем я приказал Николаеву вести команду в казармы. Фриш, у которого даже глаза покраснели, резко повернулся и не пошел спрашивать 3-й и 4-й батальоны. Оба мы ходили злые, молчаливые. Когда Фриш уехал домой, я пошел к себе и на простой бумаге без бланка написал ему частное письмо, в котором говорил, что своим обращением и руганью оскорбил полк и меня, командира полка, и я прошу его с сим посланным написать в письме, что он берет свои слова назад и извиняется, иначе он заставит меня покинуть полк, ибо я не могу оставаться во главе громко оскорбленного полка. Вызванный мною офицер поехал на квартиру к генералу Фришу и сравнительно очень скоро привез мне желанный ответ».